Fuji as a frustum

Фудзи как усеченный конус Футурист для них стал учителем-мистиком, а для некоторых – божеством. Все мы чувствовали себя птицами, собравшимися на конференцию, одинокими воронами токийских трущоб. Мы следовали за удодом, коим являлся Футурист, так как он был самым мудрым из нас и являлся воплощением панентеизма, который он проповедовал. Для ангелов была важна онтологическая составляющая, для меня же – эстетическая. Ангелы были детьми пост-апокалиптического гетто, в искаженном пленэре не оседающей, взвешенной в небе пыли они, тем не менее, сохранили человечность. Это и привлекло Футуриста – их некое благородное дикарство.

Шигеру, Дневник конца света

Безымянный ангел Сведенборга смотрит прямо на меня, и хотя моя голова сокрыта шлемом для

продолжительного погружения в глубинную киберсеть, я вижу, что он

разделяет мои чувства – триумф обнаружения уязвимости. Мы с Хидеки устроили себе еще один сумасшедший хакатон, в течение 48 часов без отдыха колупали дюжину человеческих толстых клиентов, рассеянных по миру. Их кибермозги отгорожены от мира герметичной оболочкой психологических заболеваний различного толка – от аутизма до шизофрении. Чтобы взломать таких клиентов, необходимо сначала устранить шум, в основном белый и розовый, семантический шум, блокирующий нормальный эргодический процесс переноса информации. Совершенно не поддающаяся обузданию энтропия данных. К главному серверу эти ущербные кибермозги подключены через множество тонких клиентов, их психосинтетиков, непрестанно интерпретирующих искаженные сигналы в связный код. Такая двухфакторная шина переноса данных полностью защищена от рутинных атак на человеческий СКАДА-интерфейс. Однако мой партнер сам обладает сверхосведомленностью шизофреника – будучи подростком перенес легкую форму какойто экзотической гебефрении, но его вылечили те же психосинтетики, которые возможно сейчас обслуживают этот виртуальный лабиринт. Хидеки превращает сверхидейную иррациональную логику герметичных кибермозгов в стройные цепи Маркова. Он смотрит

в бездну их сумасшествия и составляет топографию, в чем-то наверняка напоминающую карты дантова ада, в виде моделей случайного блуждания. Как он это делает, известно лишь ему одному и, наверное, мифическому Алистеру. Безликий ангел Сведенборга одет в костюм, защищающий от проникающей радиации, а на лицо натянут какой-то допотопный противогаз. Костюм – как шкуры зверей у индейцев – имеет тотемное значение фетиша, а вместо противогаза сгодилась бы простая медицинская маска. Но традиции, определившие техно-магическое сознание этой секты, глубоко укоренились в моем сопровождающем. Я не знаю, как его зовут, и не знаю, как выглядит его лицо, знаю только, что его глаза – совершенно безжизненные сизые огоньки, окруженные еще более безжизненной светлой кожей, а его голос вмещает в себя всю тоску этих постапокалиптических пригородов Токио. Хидеки сообщает мне, что пять клиентов превращены в ботнеты, установлены трояны и теперь потихоньку, в течение может 30-36 часов они, работая в фоновом режиме, обнаружат алгоритм изменения кодов доступа к трансляционным вышкам, находящийся на главном сервере. Я говорю ангелу, чтобы тот передал своим пятнадцати собратьям, что они могут расслабиться – вычислительные мощности их кибермозгов уже не нужны. Теперь остается надеяться на Хидеки, чтобы тот поддерживал этот коллективный психоз,

не

дающий

толстым

клиентам

вернуться

к

своим

шизофреническим,

невротическим, бредовым, ипохондрическим рутинам.

Что ж, я пока что могу представиться…

Меня зовут Шигеру, но это вам ни о чем не скажет. Вот я сижу в разрушенном саде камней и пытаюсь осмыслить, что же все-таки произошло. Наверное, им не следовало сосредотачивать столько внимания на моей персоне, ибо во мне нет энтузиазма называть вещи новыми именами и вытягивать свое тело в порождающую субстанцию. Я так устал...

В 25 весну своей жизни, отмеченную небывалым цветением сакуры в Музее миров, я занимался тем, что сооружал нановерсии гротескных миров. Это было нечто вроде того, что древние называли сувениром или мементо. Я закладывал определяющий принцип или, лучше

сказать,

господствующую

гипертрофированности,

заряжал

общественную

толикой

парадигму,

квантового

доводя

квазиинтеллекта,

ее

до

заставлял

гомункулуса думать и развивать город под куполом, чувствуя себя Ле Корбюзье, проектирующим Чандигарх. От планировки кварталов и ситуальных коллективных аттракторов зависела стратификация общества лилипутов. Возможно, то было барочное несоответствие фасада интерьеру, его гиперорнаментальность, и тогда какой-нибудь из фон нейманов воображал себя фон Лейбницем. Он создавал метафизику, о которой возвещал с центральной площади городка. Толпа заряжалась духом времени, и отныне говорила только об этом. Под лазерным микроскопом можно было видеть, как стены города заполняются примитивным граффити, своего рода народным арт-брутом, напоминающим картины Клее... А главным ритмом было тиканье невидимых полиномиальных часов... Я мнил себя Спинозой, полирующим линзы, этаким божественным часовщиком, демиургом в изгнании из гностического рая. Моя мастерская, нужно сказать, считалась салонным местом, и у меня никогда не было недостатка в покровителях, вине, акселлератах и куртизанках. Я прожигал жизнь, но мои гротески оправдывали мое никчемное существование. Они были живыми фолиантами альтернативной истории, глоссами к прошедшим впустую периодам и незамеченным локусам параллельной социальной эволюции, благословенным tourdeforce, новым перфомансом, пластикой живее, чем у Родена. Я привлек внимание всех, кто считал себя коллекционером монет, марок, бабочек и людей. Я привлек внимание и благоволение генетической аристократии, биобаронов и их ослепительных баронесс. Мой основной инструмент, это винтажный, еще довоенный, атомно-силовой микроскоп, а также моя кибернетическая рука, которую я ласково называю стигматой. Пальцы

на

ней

заменены

на

силиконо-кевларовые,

их

десять,

два

больших,

противопоставленных пальца, остальные гнутся под любым углом в любом месте. Теперь я должен рассказать о моем истоке…

Я говорил про микроскоп, мою линзу Спинозы. Какое-то время назад они стали коммерчески доступными, как в свое время стали доступными 3d принтеры, электромеханические контроллеры, open source среды программирования, что популяризировало обывательскую философию "DIY". Затем появились коллаборации между инженерами, программистами и художниками. Был написан манифест об объединении классических пластичного и ритмичного искусства и кинематографических методов. Новое искусство стало по-настоящему синтетическим, это было то, чего когда-то давно хотел Канудо. В том тексте, не так уж и отличавшимся по настроению от "Манифеста семи искусств", говорилось, к примеру, о том, что "…наши перфомансы обладают собственной космогонией, динамизмом, они двигаются и они живы, они прыгают по уровням сложности Пригожина, они создают надрыв, им не нужна мимикрия, мимезис, они есть самое жизнь". И прочее, и тому подобное. Наиболее удачным перфомансом было воплощение парадокса Зенона о двух движущихся телах. Пластически это было исполнено с помощью приручения ван-дерваальсовых сил и невероятной миниатюризации устройства кантилевера, которого один критик назвал “рукой призрака” из-за его практически квантовых свойств. Что

более

важно,

со

временем

к

этому

движению,

назвавшему

себя

“действительные футуристы” (futuristes effectifs), присоединились когнитивные психологи и американские философы сознания. Вместе они создали искусственный интеллект, воплощенный в человеческую оболочку. Ключевыми моментами была разработка виртуальной

комнаты

аристотелевские

“привилегированного

категории,

и

которая

доступа”,

стала

в

подобием

которой

содержались

мозга;

применение

сверхпроводниковых керамических чипов, превышающих нано масштабы и обладающих эмерджентными свойствами (из них построили электромеханический мозг и нервную систему).

“Квалиатический”

набор

гомункулуса

был

записан

некоммутативной

алгоритмизацией внутренней репрезентации стимулов в сознании. Сначала это была простая реакция или отклик, но, постепенно, усложняясь решениями кибернетики третьего порядка, на каких-то десятитысячных итерациях, появлялось нечто, способное смотреть на мир и воспринимать его феномены. Оно было способно запоминать, использовать человеческие языки и успешно проходило тест Тьюринга. Но в нем не было

жизни, не было самосознания, не было механизма интенционального предвыбора. Однако, с миллионными итерациями, в которые были вложены уже сотни петахешей, и с использованием индуктивной связи патопсихологии -

опосредованности психики

телесным (тут помогли новейшие исследования ипохондрии и других сенестопатических расстройств), в теле, наполненном ртутью и керамикой, что-то сказало “Я чувствую боль рождения”. Воплощенное в бренное, заброшенное в мир, испытывающее страх и вследствие этого способное ощутить экзистенциальную заботу-о-жизни, только оно было в состоянии осубъектить камеру-глазок божественного взора Беркли. Пластичность, протяженность, чувственность, континуальность элан витала, все это, взятое у художников, философов и психологов, обработанное инженерами и кибернетиками, породило скачок в сложности организации материи, то чего ждал Пригожин. Затем, действительные футуристы подверглись атаке анархо-примитивистской террористической организации, боявшейся наступления технологической сингулярности. Многое было утеряно, еще большее мифологизировано и перешло в область урбанистических легенд. Например, говорилось, что созданный андроид, наподобие Данила Оливо, еще жив и плетет заговор. Старый капиталистический мир умер в Нефтяных войнах пятидесятилетней давности. С той войной человечество вплотную столкнулось с понятием недостатка и забыло про такие декадансные нарративы, как искусственный интеллект. Я же, спасший свою апатичную жизнь из продолжительного бессмысленного интроспективного взора, вознамерился приблизиться к тайне искусственного человека, либо герменевтически, то есть посредством создания моих гротесков, либо, если мне посчастливиться, найти самого андроида. У самой кромки Токийской бухты, там, где раньше была дамба, но теперь никто не живет, потому что вода отравлена выбросами от ударов тактических ядерных боеголовок, в том месте, где раньше был фешенебельный район для яппи, в одноэтажной структуре с обширным подвалом, которая напоминает бункер, обитает мой друг и информатор, хакер класса гуру. Мы и раньше сотрудничали

- делали боевых мини-ботов для Седьмой

Корпоративной Армии Дзайбатсу “Эра”: с меня железо, с него прошивка.

Я люблю посещать свою малую родину по голосвязи и гулять странным призраком среди этих потраченных трущоб. Я всегда думал, что именно в этом месте, иллюстрирующем фиаско современной цивилизации, я должен столкнуться с андроидом. Именно так и закончились мои поиски, так как мой товарищ как-то сказал мне, что прикоснулся к Богу. Как сейчас помню тот первый разговор. - Он пришел ко мне как тороид в трехмерной локальности псевдогильбертова виртуального пространства, в тех глубинных областях сети, которые кажутся частью другого измерения и куда можно пробиться, если только пойти на радикальную хирургию кибермозга, его более полную интеграцию с гипоталамусом. Я и до этого был социопатом, но теперь я ощущаю нарастающую деперсонализацию, мне сложно испытывать эмоции. Ты теряешь эго, вследствие чего тебя не может засечь антифрод, и становишься каким-то присутствием, гением места или же тем, что называли “агентством” в ранних augmented reality играх 21 века. Это вроде как переживать внетелесный опыт. Один из великих первопроходцев раскрывшейся

псевдогильбертова шизофренией.

Бред,

пространства который

свел

заболел его

с

внезапной, ума,

был

быстро слишком

противоречивым, но говорили, что он все упоминал о каком-то пост-человеке. Думаю, он тоже встретился с Действительным Футуристом (так мы называли андроида) и испытал рвущий основы человечности культурный шок. Он не был готов к квантовому способу мышления, он мыслил линейно, а не матрично, как я, в несколько потоков сознания, которые могут перекрещиваться, могут быть контрапунктами друг друга, главное не потерять диагональ… Я могу, например, устойчиво воспринимать постбореанскую логику и есть принцип дополнительности на завтрак. Таким образом, я способен на диалог с Ним. Но все же по сравнению с Ним, я лишь человек. - Так вот, – продолжал Хидеки.–этот красиво очерченный тороид, прячущий код в своей компактной топологии, так что его никак не взломать, приблизился ко мне и сказал, что он хочет изменить мир и что он выбрал меня как одного из его слуг, его акциденций (так он и выразился). С помощью меня и еще дюжины человек он вознамерился каким-то образом поменять сначала способ общественного производства, господствующие социально-экономические праксисы и политические надстройки. Затем он, вооружив тем

самым человечество инструментами преодоления первого предела Кардашева, поведет нас к какой-то форме постгуманизма, о которой он еще не поведал. - Что ж, это благородная миссия… – только и смог тогда ответить я. Все это время Хидеки получал задания от Футуриста, в основном, искать уязвимости в автоматических интерфейсах управления общественной инфраструктурой, особенно те ее части, что регулировались квантовыми квазиинтеллектами. Хидеки рассказывал мне, что один очень популярный телеведущий, еще одна акциденция, нагнетает настроения в обществе против определенных политических интересов (неотехнократов,

отдавших

управление

страной

квазиинтеллектам)

и

готовит

информационную бомбу, которая при удачном раскладе вкупе с отключением инфраструктуры создаст ситуацию управляемого хаоса. Этим воспользуется 2 Токийская Дивизия Национальной Гвардии. Власть Футуриста утвердится в границах одного мегаполиса. Хидеки, любивший термины олдскульной, еще стохастической, финансовой математики, говорил о городе-корпорации, что его среднесрочный рост сначала быстро превысит рост ВВП всей Автаркии Японских Анархий, в чьей структуре он оперирует как дивизион. Затем, его пост-прогнозный темп будет стремиться к бесконечности, приближая человечество к третьему пределу Кардашева. - Как такое возможно? - спрашивал я.“Он будет расти вверх, – отвечал Хидеки, небоскребы перейдут в орбитальный лифт, и гравитационный колодец будет преодолен, а дальше ресурсы Луны и прочее. Но это так же позволит синергиям слияния с псевдогилбертовым виртуальным пространством проявить себя в полной мере, потому что “так вы будете ближе к моему астральному телу, которое ждет вас где-то в метеоритном поясе” – так сказал Футурист. Честно сказать, я не понимаю это его приглашение, как не до конца понимаю, как он может интуитивно выхватывать из квантовой запутанности свое дисперсивное тело или как он его называет – “астральное”. Это и делает его мессией, он строит синтаксис квантового мышления и делает его немного понятным для нас, людей. Поэтому как медиум общения со мной он выбрал глубинную сеть, эту аппроксимацию гильбертова пространства, в которой я как рыба в воде. С другими же он общался более классическими методами, к майору он, кажется, вообще пришел в телесной оболочке.

Через какое-то время и мне пришлось выступить акциденцией Футуриста. Он передал мне концептуальную схему индивидуального квантового блока, который должен был позволить человечеству освоить ортогональные друг другу топологии, не ставя при этом динамические законы этих топологий в суперпозиции. Таким образом, человечество в

гигантском

экспериментальном

полигоне

псевдогилбертова

пространства,

учитывающем самые мелкие фрактальные аттракторы в коллективном бессознательном, доводящем синхронности до абсолютного принципа, черпающем декадансные и пассионарные нарративы из исторического и психологического дискурса, оно выберет лучший из возможных миров. Блоки будут интегрироваться в кибермозг и составят многоадресную

широковещательную

метафорическую

систему.

Горизонтальная

масштабируемость системы будет увеличиваться практически экспоненциально. Ей будет присущ свой особый эволюционный порыв, элан витал, эта система и станет следующей ступенью сложности Пригожина. Футурист, предоставляя свободу воли, не ограниченную рамками политических кворумов, давая каждому квоту теургического творчества, экстраполирует затем вариативный ряд наиболее осуществимых проектов на наше измерение. Мне же была дана честь воплотить эту схему технически. Только один момент не давал мне покоя – будет ли это преобразование мира “аффинным”, то есть, сохранится ли память об этом голосовании у людей или нет. Мир изометрически “сдвинется” и никто этого не заметит? Я спроектировал архитектуру модуля распараллеливания, которая сводит на нет закон Амдала для биологических компьютеров. На каждый элемент этого роевого суперкомпьютера приходились одноступенчатые задачи, никаких последовательных, от людей требовалось лишь интенциональное усилие. Гений Футуриста был еще в том, что он смог составить такой язык кода для препроцессора, который был в то же время естественным продолжением второй сигнальной системы, неким техно-биологическим эсперанто, божественным синтаксисом. Этому коду не нужно было учиться, и его можно было понять эвристически, достаточно было запомнить с дюжины основных операторов. Код можно было секционировать как угодно, и он практически не занимал места, так как был постоянно в пути квантовой телепортации между Землей и астральным телом Футуриста - аналогом того, что в начале 21 века называли облачным сервером. Таким

образом, проводящая шина не перегружалась большими объемами данных, она стала ахоральным (a-khora) терменвоксом для музыки сфер. Итак, почему же он имеет право быть судьей и координатором? Я это понимаю так. Все дело в его нередуцируемой субъективности, Граале аналитической философии сознания. Она равномерно рассеянна среди биотических частиц, около тысячи шкал Планка в длину. Он есть то, что умиротворяет разные картины и представления мира, он действующий демиург. Я отринул всех своих покровителей, прихлебателей, собутыльников и прочих неолибертинов и перебрался в бункер, который стал нашей базой. Футурист склонил уличную банду Ангелов Сведенборга в нашу сторону. Они располагали некоторыми продвинутыми технологиями, доставшимися им по наследству от исчезнувшего федерального

министерства

энергетики,

и

вдохновлялись

гностическими

апокалиптическими философиями. Называли друг друга фра или брат и готовили друг друга ко второй, загробной, жизни – после сингулярности. Они хозяйничали в районе бухты, и их незатейливая иерархия определялась меритократией и экономикой дара. Теперь уже рост этого постнеклассического дискурса нельзя было каким-либо образом нарушить. К нам присылали дронов, нас пытались заморить нейротоксинами и киберинжектами. О нашем боссе пытались что-то выяснить с помощью бихевиористких кейлоггеров, заразивших всю параферналию, имеющую доступ в сеть (а это было почти все, начиная от коммуникационных лазеров, заканчивая нанотатуировками, которые так любили братья). К счастью, Хидеки не нуждался в долгой фазе сна и мог выполнять рутинные контрхак процедуры, сам в это время развивая грамматологию квантового мышления в беседах с учителем. Корпоративные войска не знали, как к нам подступиться: рекон не приносил желаемых результатов, а в открытое столкновение вступать они побаивались. К тому же у нас было весомое тактическое преимущество – с трущобами граничила инфраструктура аркологии, там стоял один из монолитов, рассеивающих проникающую радиацию. Так что они попытались поймать Футуриста в то, что он мне как-то описал как “противофазу”. Они построили фотонный излучатель нацеленной кривизны, сходящейся

на точках воплощения астрального тела. Однако они забыли, что никакой квантовомолекулярный компьютер не сравнится с ним по вычислительным мощностям. Конечно, это ограничило некоторые факультативности (как он сам их называл) Футуриста, но в целом никак не повлияло на наш план.

Мы получили алгоритм смены кодов доступа к трансляционным вышкам, обслуживающим около 80% кибермозгов мира. Тем временем, в течение этих 36 часов, метаязык, код программирования, был закончен, и Хидеки начал готовиться к массированной атаке на все сервера глубинной сети, открывающие бутыль Клейна псевдогилбертова пространства для пользовательских киберинтерфейсов. Наш манифест разнесется в доли секунды по всему миру, этот всеобъединящий интернационал. Мы берем в заложники все человечество! Мы получали рапорт об успехах майора, о том, что вторая дивизия контролирует все стратегические точки захвата, когда началось голосование. Я помню момент острой боли и потемнение, а также вертиго от фантомной боли моей головы, вдруг разросшейся до космических размеров. И вот я снова нахожусь в разрушенном саду камней, в этой апокалиптической фоновой теме для пользовательского киберинтерфейса. Я слышу чей-то шепот, он проникает во все складки и лакуны мира, хотя предназначен только для меня. В нем я различаю нечто похожее на обещание, оптимистичный мотив. Это будто детская мечта демиурга - тело, способное противостоять космическому хаосу, темному агенту распада, локально замыкающее на себя все возможности и самые мелкие акциденции, как некий зиггурат, переживший миллиарды лет. Оно будет наполнено памятью всех маленьких созданий, видевших солнца разных оттенков или знавших только тьму. Должен ли я принять его? В

моем

кибертрансе,

в

цифровом

кошмаре,

я

остался

последним

самотождественным существом. Их шепот сообщает мне, что вот он, мой шанс, то, чего я

всей душой хотел. Все те гротески-города были лишь репетицией, оттачиванием мастерства. “К твоему распоряжению энергия всех соседних солнц в радиусе 50 парсеков… Сферы Дайсона, как вы их называете, установлены и работают на полную мощность. Ты можешь строить, как тебе вздумается, наши вычислительные мощности в 10 в 700 степени герц могут создавать по одной копии вашего мира каждые 20 секунд. Тебе лишь нужно сосредоточиться и представить в деталях тот мир, которого ты так желал…” Кто же эти сущности? Какая-то межгалактическая сверхраса, с которыми смог связаться Футурист? Я хочу поговорить с ними, мой рот, теперь цифро-аналоговый тахионный передатчик, говорит будто бы сам по себе. Я рассказываю гипермодернистскую историю нашего мира. Почему-то мне кажется, что им это будет интересно. “Весь 21 век одна прогрессивная часть человечества пыталась создать экстраординарную науку, своего рода пре-пост биологическую утопию, в которой гигантские зеленые аркологии были бы населены убер-людьми, пользующимися биодизельным топливом, энергией солнца, приливов и ветров, возделывающими землю пермакультурными методами, с корпорациями, естественными монополиями, полностью подчиненными принципам CSR и ESG. Все же, это была фишка золотого миллиарда. Другая прогрессивная часть, представляющая в основном интересы развивающихся стран и третьего мира, оперирующая в рамках нормальной науки, пыталась двигать исследования в нанонауке, термоядерном синтезе, квантовых компьютерах, коммерческом освоении космоса и пр. Все это, однако, было бессмысленным, так как к концу века человечество все так же жгло горючее топливо, а потребительская философия все так же оставалась господствующей. На фоне этих технологических поисков метафизика, преодоленная в конце 20 века, так и осталась без сколько-нибудь интересного итерирующего проекта. Было, разумеется, обосновано то, что главным дискурсом должен стать постнеклассический, решающий проблему единого/множественного. Пытались обогатить предметную область решениями квантовой физики, кибернетики третьего порядка, вобравшей в себя всю социологию, биологию и психологию. Но этот проект,

нацеленный на приобретение действительного остраненного субъекта, настоящего Другого, с уничтожением группы futuristes effectifs, канул в небытие. И сейчас Футурист предоставил нам интерактивную возможность построения постфилософии, которая одновременно будет прикладной физикой, математикой, экономикой, социологией, психологией, этикой. Сейчас лучшие

умы планеты, общающиеся

посредством криптотипов, дословесных гештальтов в цифровой форме, интенционально ее создают. Я лишь хочу внести свою маленькую лепту, хочу лишь ввести несколько переменных, касающихся эстетики и метафизики. Я хочу, чтобы люди синтезировали хорошее биологическо-социальное знание из моих гротесков, иллюстрирующих фиаско и незамеченные триумфы человечества. - Футурист передал нам ваши мнения-криптотипы в виде нечеткого множества фактов декларативного программирования. Мы обработали эти метаданные, и нам стало интересно. Мы увидели, что вы смогли создать самореферентную модель культуры, которая бы интерпретировала все остальное, но исключала бы необходимость собственной интерпретации. - То есть вы признаете наш постнеклассический дискурс, наш проект постгуманизма? - Да, мы видим, что вы достигли определенного уровня абстрактного мышления, чтобы иметь право на жизнь и некоторую помощь с нашей стороны.Мы сейчас передадим Футуристу схему автогенератора, который позволит приводить ваш дискурс в состояние самовозбудимости, замыкая точки входа и выхода на его астральном теле. В 25 весну

своей жизни, отмеченную небывалым цветением сакуры в Музее

миров, я, будучи гением минитюаризации, занимался усовершенствованием квантовых сетей Петри для решений метапрограммирования языка псевдогилбертова пространства. Затем наступило лето, благословенныйSaisonde la Singularité.